перемешиваются силы и идеи".21 15 января, после продолжительной охоты, коммунистические лидеры Роза Люксембург и Карл Либкнехт были найдены, арестованы и впоследствии забиты до смерти членами кавалерийской гвардейской дивизии, расквартированной в отеле "Эден" в центре Берлина.
Коммунисты теперь пылали непримиримой ненавистью к социал-демократам. В марте 1919 года они объявили всеобщую забастовку, и в Берлине вновь вспыхнули бои. Около 15 000 вооруженных коммунистов и попутчиков захватили полицейские участки и железнодорожные вокзалы. Решив во что бы то ни стало сломить власть крайне левых, Густав Носке ввел в город 40 000 правительственных войск и войск Фрайкорпуса, которые использовали пулеметы, полевую артиллерию, минометы, огнеметы и даже воздушные обстрелы и бомбардировки, чтобы подавить восстание. Когда 16 марта бои в Берлине завершились, погибло 1200 человек. Жестокое подавление январского и мартовского восстаний и убийство интеллектуальных лидеров нанесли крайне левым удар, который они не были готовы простить. В их глазах социал-демократы предали немецкого рабочего, подписав "дьявольский пакт" с прусским милитаризмом.22
Никто не дал более четкого визуального выражения этому взгляду на события, чем берлинский художник Георг Грош. Грош, один из первых участников берлинского дадаистского движения, был освобожден от военной службы по психологическим причинам и провел последние годы войны в Берлине. В декабре 1918 года он стал одним из первых членов Коммунистической партии, получив свой билет лично из рук Розы Люксембург. Дни мартовского восстания он провел, скрываясь в берлинской квартире своей будущей тещи. На замечательном полемическом рисунке, опубликованном в начале апреля 1919 года, Грош изобразил улицу, усеянную окровавленными телами, одно из которых было расчленено. По диагонали в правой нижней части рамки рисунка лежит распухший труп, брюки которого спущены, обнажая изуродованные гениталии. В центре на переднем плане, надавив каблуком сапога на живот одного из мертвецов, стоит пародия на прусского офицера: монокль плотно ввинчен в лицо, зубы обнажены в судорожной гримасе, осанка прямая. В правой руке он держит измазанную кровью шпагу, в левой - поднятый фужер с шампанским. Надпись гласит: "Выпьем за Носке! Пролетариат разоружен!".23
Даже для тех, кто не разделял спартакистских настроений Гроша, "Prost Noske!" запечатлел нечто тревожное в событиях начала 1919 года. Крайняя жестокость репрессий сама по себе вызывала тревогу. Отряды Фрайкорпа привнесли в свои операции по борьбе с повстанцами в городе новую марку политически мотивированного террористического ультранасилия, выслеживая скрывающихся и бегущих левых и подвергая их жестокому обращению и казням без суда и следствия. Берлинская пресса сообщала о казнях тридцати заключенных за раз, проводимых импровизированными трибуналами фрайкорпов, а Гарри Кесслер с горечью заметил, что в Берлине воцарился доселе неведомый дух "кровной мести". Здесь - хотя и не только здесь24 - можно было увидеть жестокие последствия войны и последовавшего за ней поражения, антигражданскую этику военных и глубоко тревожащее идеологическое воздействие Октябрьской революции 1917 года в России.
Еще одной зловещей чертой конфликтов 1919 года стала углубляющаяся зависимость нового политического руководства от военного истеблишмента, энтузиазм которого в отношении зарождающейся Германской республики был, мягко говоря, сомнительным. Насколько сомнительным, стало ясно в январе 1920 года, когда ряд старших офицеров отказались выполнять военные условия Версальского договора. Возглавил мятеж не кто иной, как генерал Вальтер Фрайхерр фон Люттвиц, командовавший войсками, участвовавшими в январских и мартовских репрессиях в Берлине. Когда министр армии Носке приказал ему расформировать элитную бригаду морской пехоты под командованием капитана Германа Эрхарда, Люттвиц отказался, назначил новые выборы и потребовал поставить его во главе всей немецкой армии. Это был еще один пример того духа эгоистического неповиновения, который набирал силу в старом прусском военном руководстве с тех пор, как Гинденбург и Людендорф удерживали правительство в качестве выкупа во время Первой мировой войны.
54. 'Ура Носке! Пролетариат разоружен!". Рисунок Георга Гроша для левого сатирического журнала Die Pleite, апрель 1919 года.
10 марта 1920 года Люттвиц был окончательно уволен с действительной службы; через два дня он организовал путч против правительства в сотрудничестве с консервативным ультранационалистом Вольфгангом Каппом, политическим интриганом, причастным к падению канцлера Бетмана Хольвега в 1917 году. Цель состояла в том, чтобы сместить республиканское правительство и установить автократический военный режим. 13 марта Люттвиц и бригада Эрхарда захватили столицу, вынудив правительство бежать сначала в Дрезден, а затем в Штутгарт. Капп назначил себя рейхсканцлером и министром-президентом Пруссии, а Люттвица - министром армии и верховным главнокомандующим вооруженными силами. На мгновение показалось, что история молодой республики уже подошла к концу. В итоге путч Каппа-Люттвица провалился всего через четыре дня - он был плохо спланирован, и у потенциальных диктаторов не было возможности справиться со всеобщей забастовкой, организованной СДПГ, которая парализовала немецкую промышленность и часть государственной службы. Капп объявил о своей "отставке" 17 марта и быстро уехал в Швецию; Люттвиц подал в отставку в тот же вечер и позже вернулся в Австрию.
Проблема армии и ее взаимоотношений с республиканской властью не исчезла и после провала путча Каппа-Люттвица. С марта 1920 года командующим армией стал Ганс фон Зеект, прусский кадровый офицер из Шлезвиг-Гольштейна, который сначала отказывался выступать против Каппа и Люттвица, но после их провала демонстративно встал на сторону правительства. Под его проницательным руководством военное командование сосредоточилось на наращивании военной мощи Германии в рамках узких параметров, установленных Версалем, и воздерживалось от заметных политических вмешательств. Однако армия во многих отношениях оставалась чужеродным телом в ткани республики. Она была предана не существующей политической власти, а "этому постоянному и нетленному образованию" - Германскому рейху.25 В эссе, опубликованном в 1928 году, Зеект изложил свои взгляды на статус армии в республиканском государстве. Он признавал, что "верховное руководство государства" должно контролировать армию, но при этом настаивал на том, что "армия имеет право требовать, чтобы ее доля в жизни и существовании государства была полностью учтена" - что бы это ни значило!
Расширительное представление Зеекта о статусе армии нашло свое выражение в его утверждении, что "во внутренней и внешней политике военные интересы, представленные в армии, должны быть полностью учтены" и что "особый образ жизни" военных должен быть уважаем. Еще более показательным было его замечание о том, что армия подчиняется только "государству в целом", а не "отдельным частям государственной организации". Вопрос о том, кто или что именно олицетворяет совокупность государства, остался нерешенным, хотя есть соблазн прочитать эти слова как зашифрованные артикуляции крипто-монархизма, в котором верность в конечном итоге сосредоточена не на государстве, а на пустом троне ушедшего царя-императора. Другими словами, это была армия, чья легитимность проистекала из чего-то вне существующего политического порядка и чья приверженность поддержанию этого порядка оставалась условной.26 Это было
